Криминальная Россия. 90-е - Страница 10

Слова словами, а цифры цифрами.

* * *

А вот теперь реальная жесть. Такая жесть, что даже меня в своё время перекосило на все сто восемьдесят.

Короче, сентябрь 97–го. Звонит Майор, говорит, тащи своих пацанов на Палалар, есть работа.

Пакуем наличку в подарок, едем, заходим на квартиру. Рассаживаемся по дивану. Майор смурной, серый прямо. Говорит мне, мол, Фашист, одна из твоих девочек вчера ночью обслуживала очень больших людей. Больше меня, вас, больше всей вшей говёной республики. И делали эти люди очень нехорошие вещи. Настолько нехорошие, что, если она начнёт рот открывать, будет всем хуёво. Короче, делайте, что хотите, но говорить она больше не должна.

Я пригрузился. Кто, спрашиваю. Майор отвечает, что Алёнка.

Я совсем стух. Алёна была просто заей. Шестнадцать лет в прошлом году исполнилось. Волосы светленькие, личико грустное немного, сама миниатюрная совсем, глазки добрые, губки ласковые. Золотце просто. Денег пока немного приносила, потому что не умел ещё ничего. Сама не детдомовская даже. Просто дочь алкашки с Девятого. Братика младшего тянула, пока мать спирт хлестала. Я её как раз недавно в Абакан на Пушкина поставил. Жалко было такую пусю на всякую шалупонь разбазаривать.

Спрашиваю, иначе что, никак?

Майор говорит, мол, не развози сопли по полу. Сказал же, хоть язык её отрежьте, хоть голову раскроите, но говорить она больше не должна.

Вышли покурили. Я говорю Беку и Мурзе, чтобы пиздовали домой. Сам всё сделаю. Мурза понял, что я на краю уже с таких раскладов. Говорит, что, мол, давай я сам её упокою. Ты не парься, она даже не поймёт ничего. Молотком по затылку ебану, и всё. Понимаю, типа, тебе жалко её, все дела, но надо делать. Иначе все поляжем.

Я говорю, иди ты в пизду. Моя девочка, значит и ответственность моя. Нечего вам в это лезть. Уёбывайте, пока мне башню не сорвало на хуй. А то поссоримся ещё.

Пацаны поняли всю тему, отстали, разъехались. А я погнал в синюю устрицу.

* * *

Так четырёхэтажная общага назвалась на востоке города. То ещё место. Там разная шваль ошивалась. И наркотой барыжили, и мокруху мутили. Но наших девочек там трогать боялись.

Алёне я в своё время комнату замутил на третьем этаже. С балконом даже.

Приезжаю, стучусь, открывает она мне. Спрашивает, чай будешь?

А я сморю на неё и колочусь реально. Хуй знает, что за изверги с ней развлекались. Короче, на левой руке безымянный палец и мизинец ей откромсали. Правая кисть в гипсе. Видимо, переломали. Лицо раза в два больше обычного. Опухшее, в кровоподтёках. На голове несколько прядей с корнем выдраны. Охуеваю. Говорю, подождёт чай. Раздевайся. Дай взглянуть, что ещё с тобой творили.

Она улыбнулась грустно, скинула халатик.

Спина вся в тонких порезах и ссадинах. На груди ожоги от сигарет. Ягодицы в мясо изхлёстаны. На бёдрах гематомы. На шее след от верёвки.

Сука, страшно стало. Уж какую только мерзость я сам или кореша мои с людьми не творили. Но деваха, блядь, обычная деваха! Денег не торчит никому, приход не скрывает, другим людям жить не мешает. Еби её на здоровье, ей за радость только. Она тебя и ротиком приласкает, и на ушко поворкует. Нахуя вот так? Какой кайф от этого?!

Спрашиваю, водка есть у тебя?

Приносит, наливает. Забираю поллитру, вылакиваю залпом половину. Нихуя легче не становится. Говорю ей, Алёнушка, лапа моя, ты попала так, что дальше некуда.

Чё делать будем? При таких раскладах у меня один выход, валить тебя наглушняк и к Енисею в пакетах везти. Как эти уёбки вообще на тебя вышли?

А она грустная такая, не плачет даже. Говорит, что приехал Майор, забрал на частную квартиру. Там эти двое. Самим под сороковник, лица неприметные, пиджаки серые, сидят, дуют кокс. Говорят, садись с нами, девочка, отведай запах Никарагуа. Небось в своей Хакасии ничего краше мака не видела.

Села, занюхала, поплыла. Один ей на рот дал, потом начал ебать. Второй тоже решил присоединиться. Да только как Алёнка его ни ласкала, никак он не заводился. Психанул, начал её пиздить.

Второй ещё сильнее завёлся. Начали они вдвоём над ней измываься. Били по лицу со всей дури, резали, хлестали ремнями, бычки о сиськи и пизду тушили. Та ревела, орала, а они только сильнее заводились. Один бельевую верёвку принёс, накинул ей на горло, вствил в жопу без смазки. Ебал, бил по спине и душил, пока второй смотрел и хуй себе рукой наяривал. Потом первый ей веко держал, пока второй в глаз пытался спустить.

Блядь. Я слушал и зверел и нахуй. А она рассказывает спокойно так, будто и не с ней всё происходило. А в конце спрашивает, что, мол, ты же меня убьёшь сейчас?

* * *

Я отвечаю, пошли бы они на хуй. Суки, блядь. Собирайся, говорю. Сделаем всё по–божески.

Собрали ё документы, шмотки, деньги. Посадил её в машину, погнали на север. Сам бухой был, гнал дико. Как только добрались до Красноярска, хуй знает. Поехали в емельяновский аэропорт. Алёнка поняла, к чему я клоню. Говорит, Фшист, ты дурак, пиздец. Отвечаю, мол, иди ты на хуй, заботливая, бля. Я это не для тебя делаю. Для себя. Та такая, а братишка мой как же? А мать? Отвечаю, чтобы не тупила. Говорю, ты им только хуже сделаешь, если с радаров не уйдёшь. Так только ты в группе риска, а начнёшь отсвечивать, что будет с близкими? Вроде, поняла. Перестала выёбываться.

Даю ей денег, говорю, иди за билетом на вечер, покупай, возвращайся. Но даже мне не вздумай говорить, куда съебёшь. Та ушла, купила, вернулась в машину. Сказала, что на завтрашнее утро купила. Поехали в город.

Зависли до следующего дня в "Востоке". Там в то время вопросов не задавали по поводу того, что я, жлобина, с малолеткой один номер на двоих взял.